13. Дуся возвращается
Жила-была себе заскорузлая деревянная табуретка по прозвищу Дуся Иванова, летела и спала, летела и спала… и вдруг между вторым и первым этажом — она проснулась в метельной круговерти перед лицом припорошенного снегом тротуара и — бац! — со всей силы грохнулась об него поцарапанной мордой и раскололась на пять частей — на «Д», на «У», на «С», на «Я» и на квадратное сидалище-лицо…
А задремавшую меж тем на пятом этаже маму Иванову вдруг обдало метельным холодом, ворвавшимся в комнату через раскрытую балконную дверь, отчего мама тут же очнулась, встрепенулась, вскрикнула и, догадавшись о случившемся, набросилась на папу, что как раз входил в комнату, со справедливыми укорами:
— Что же ты наделал! Как же у тебя рука поднялась на бедную нашу Дусеньку?! Read more…
12. Дуся и всемирный потоп
Жила-была себе заскорузлая деревянная табуретка по прозвищу Дуся Иванова, которая проснулась однажды утром от страшного ужаса, настигнувшего всю землю, и поняла, что явилась расплата всему живому за великие людские злодеяния…
Небо приблизилось к земле, и лик земли потемнел, страшный рёв и грохот пал на Дусю, ураганный ветер ударил в неё с размаху и разметал собою всё вокруг, и понёс в неведомую даль…
Засверкали молнии, загрохотали громы, разверзлись все источники великого Океана, и небесные хляби открылись, на землю обрушился немыслимый ливень, который смыл всё и затопил весь мир… Read more…
11. Дуся и бомж
Жила-была себе заскорузлая деревянная табуретка по прозвищу Дуся Иванова, встретившая на своём изрядно извилистом пути бомжа и поэта Лёху Разова, который нашёл на окраине Энэнска брошенный «Мерседес», а точнее, то, что от него осталось, — шустрые людишки успели его распотрошить подчистую — один кузов остался…
И стал Лёха жить в этом пустотелом кузове, как Диоген в бочке… И деревянная Дуся пришлась ему вполне кстати — она служила ему и столом, и стулом, и домашним животным, и верным товарищем, которому посвящал он свои стихи и бездомные мысли…
Лёха всем своим бедным сердцем вник в Дусину судьбу, а также он подумал, что думать можно обо всём — о солнце, о земле, о небе, о Боге, о жизни, о нежизни, о таракане, о «Мерседесе», о динозавре, о телевизоре, о тепле, о холоде, о хлебе, о человеке, о нечеловеке и в том числе о табуретке… Почему бы, подумал он, не подумать мне об этой вот самой табуретке. И он подумал. И написал стихи. Read more…
10. Дуся и главарь мафии
Жила-была себе заскорузлая деревянная табуретка по прозвищу Дуся Иванова, которая приготовилась к смерти, начала как будто бы разгораться, но была ещё покуда живою табуреткой, ибо в такую сырую погоду нельзя доверяться мыслям о скором и всепоглощающем пламени, каковое от этого идеала бывает иногда очень и очень далёким…
Нет, Дуся никак не хотела гореть, хотя и не цеплялась уже за жизнь: причиной тому то ли её непреклонная дубовая суть, то ли годы суровых испытаний, то ли пропиталась она где каким-нибудь особенным огнеупорным веществом, то ли что-нибудь ещё, кто знает… Дусе впору было уже рассмеяться… Смех и смерть — родные сёстры… Read more…
9. Дуся и охотник
Жила-была себе заскорузлая деревянная табуретка по прозвищу Дуся Иванова, прозябала себе на перепутье трёх дорог под моросящим в преддверии всемирного потопа дождём, что застал бы проходящего мимо охотника Митрича врасплох, если бы его ушастая собака по кличке Огонь не обладала удивительным чутьём, позволявшим ей брать след искомого зверя и в более пагубных погодных обстоятельствах…
Да, любезный читатель, настала унылая осень: жучки, комары, червячки, зверушки полевые и лесные, птицы большие и маленькие не на шутку задумались как им быть и что им делать, когда наступят злые холода, когда на землю снизойдут снега и будет кушать нечего почти… Read more…
8. Дуся и художник
Жила-была себе заскорузлая деревянная табуретка по прозвищу Дуся Иванова, которая пригодилась ещё и вечно молодому художнику по прозвищу Валя Каретников. Он как раз проходил с мольбертом и сумою мимо и вдруг — на фоне трёх расходящихся в разные стороны дорог, рощицы на горизонте справа и изгиба малюсенькой речушки вдалеке — узрел удивительную табуретку с живым зелёненьким отростком на боку: решил он тут же её портрет зарисовать, а потом поклал на неё бурый камень не больших-не маленьких размеров, роскошно духовитое яблоко и хлебца чёрного краюху, чтобы не только портрет, но и натюрморт ещё сварганить заодно.
Художник был непризнан и беден, но догадывался, что всё самое великое и грандиозное можно отыскать в самом малом и простом, да только не всякому это дано. Весь мир и Бог, сотворивший его, чересчур просты, проще всякого людского понимания… Read more…
7. Дуся и её сынок
Жила-была себе заскорузлая деревянная табуретка по прозвищу Дуся Иванова, жила в невиденье и неведенье — это трудно, но можно, ежели стоять навстречу небу, ничего не иметь, ни за что не цепляться, если быть, как не быть, но с небом заодно, которое знает и поэтому скрывает и покрывает собой всё сущее.
Жизнь — только всплеск, попытка, повод явить неявные черты ещё одних узоров, и миров, и всплесков, без которых этот мир вполне мог бы обойтись: а он может обойтись безо всего, и даже без себя самого… Жила себе деревянная табуретка — а могла бы и не жить. Но раз живёшь — на что-нибудь, глядишь, и сгодишься. Кому-нибудь, чему-нибудь, куда-нибудь, когда-нибудь…
Жизнь — только повод для воспоминаний: о древесности живой и цветущей, о ветвях, простёртых в небо навстречу радости и солнцу. Read more…
6. Дуся во чистом поле
Жила-была себе заскорузлая деревянная табуретка по прозвищу Дуся Иванова, беспомощная игрушка поднебесной судьбы, бесправная деревяшка, с которой всякий может сделать всё что угодно, а она и не пикнет даже…
Важно ли нам, что наша табуретка была когда-то кем-то изготовлена, допустим, каким-нибудь допотопным Карлом Иванычем Глюклихьляйном в часы старинного досуга, или же, допустим, в 1965 году гологоловыми спецпэтэушниками в их спецпэтэушных мастерских, где малолетние преступники перевоспитываются общественно-полезным трудом, важно ли нам, как оказалась сия табуретка в голом, чистом поле, на перепутье трёх дорог, допустим, с кладбища возвращался грузовик, в кузове которого находились три табуретки, на двух из которых до того стоял зарытый теперь уже гроб с лежащим в нём трупом дедушки Петрова, а на третьей сидел человек, который этот гроб придерживал рукой, чтобы тот не упал, когда грузовик наезжал на очередной ухаб, и вот, допустим, на обратной дороге, после зарытия гроба, грузовик попадает в серию особенно больших ухабов, его несколько раз сильно встряхивает, отчего одна из табуреток выпрыгивает из кузова и падает прямо во чистое поле, допустим, каким-то одним своим боком, а грузовик уехал навсегда, и осталась табуретка одна во чистом поле лежать на своём боку, а тут проходил, допустим, какой-нибудь пастух со своим то ли бараньим, то ли коровьим стадом и взял да и поставил потерянную табуретку на её четыре ноги, сел, допустим, на неё, посидел, да и пошёл себе дальше со стадом своим неторопким, пошёл, пошёл и ушёл навсегда, и осталась брошенная всеми табуретка стоять на перепутье грунтовых дорог, осталась такой, какой мы, допустим, её и застали. Read more…
5. Дуся пошла на войну
Жила-была себе заскорузлая деревянная табуретка по прозвищу Дуся Иванова, которая в один из субботних дней, когда в полку проводился очередной парко-хозяйственный день, была обнаружена старшим медбратом по фамилии Загоруйко на территории, прилегающей к санчасти, и тут же перенесена им в предбанник поликлинического отделения, где наблюдалась острая недостаточность сидячих мест…
Но вскоре весь полк скопом погрузили в самолёты и отправили в Чечню, где бушевала в ту пору ужасная война. Вместе с полком отправилась и санчасть: и Дуся стала служить табуреткою милосердия в одном из полевых госпиталей.
Она оказалась в палатке с кроватями, на которых лежали и жили раненные воины после своих операций.
Перевязки, уколы, стоны, крики… Кто-то выздоравливал, многие отправлялись долечиваться на большую землю, кто-то умирал… Read more…
4. Дуся в шкуре автомобильного кресла
Жила-была себе заскорузлая деревянная табуретка по прозвищу Дуся Иванова, которая не успела и глазом (несуществующим) моргнуть, как оказалась в роли штурманского кресла в запорожском коньке-горбунке цвета измученной морской волны: эту новую роль предложил ей лысый поручик по кличке Лысый; пилотом же оказался героический капитан Верёвкин, который так и не смог поместиться ни в одной из брошенных в него кличек, а на заднем сиденье уютно разместились шухарные прапорщики, отзывающиеся на прозвища Сазан и Сипатый.
Лысый был почти невесом — это радовало, но суетлив и егозлив — это удручало, но не очень. В общем и целом, Дусе было грех жаловаться на новую свою ипостась и нового седока, ведь он спас её от неминуемой гибели. Read more…