8. Дуся и художник
Жила-была себе заскорузлая деревянная табуретка по прозвищу Дуся Иванова, которая пригодилась ещё и вечно молодому художнику по прозвищу Валя Каретников. Он как раз проходил с мольбертом и сумою мимо и вдруг — на фоне трёх расходящихся в разные стороны дорог, рощицы на горизонте справа и изгиба малюсенькой речушки вдалеке — узрел удивительную табуретку с живым зелёненьким отростком на боку: решил он тут же её портрет зарисовать, а потом поклал на неё бурый камень не больших-не маленьких размеров, роскошно духовитое яблоко и хлебца чёрного краюху, чтобы не только портрет, но и натюрморт ещё сварганить заодно.
Художник был непризнан и беден, но догадывался, что всё самое великое и грандиозное можно отыскать в самом малом и простом, да только не всякому это дано. Весь мир и Бог, сотворивший его, чересчур просты, проще всякого людского понимания…
Поэтому художник Валя Каретников любил писать простые вещи — простой забор, простую чашку, ложку, какого-нибудь неприметного таракана, какую-нибудь брошенную всеми тряпку, детку, табуретку…
Пол-мира обошёл он в поисках последней простоты, но проще и величественней полевой табуретки, скромно восстоявшей на перепутье трёх неоглядных дорог, нигде никогда не встречал.
Всё дело в том, что где-нибудь в доме эта же самая табуретка не привлекла бы к себе никакого особенного внимания, но здесь, в диком поле, она выглядела необычно и странно…
Художники — самые молчаливые люди на свете, язык у них во рту намного короче и неповоротливее, чем у прочих людей, по этому им легче молчать, чем говорить, а вместо того, чтобы что-нибудь сказать, они предпочитают писать свои картины, для понимания которых не нужно ничего, кроме глаз, напрямую подсоединённых к чистой маленькой душе.
Как и Дуся, Валя Каретников умел мысленно общаться с окружающим его миром — это помогало ему лучше понимать и воспевать в своих небольших картинках беззащитные мелочи жизни.
— Что ты хочешь со мной сделать? — спрашивала Дуся мысленно.
— Я хочу тебя увековечить, — так же мысленно отвечал Валя Каретников.
— Что значит «увековечить«?
— Если я тебя нарисую такой, какая ты есть во всей своей глубине и неповторимости, ты будешь жить вечно.
— Это значит, что я никогда-никогда не умру?
— Да, это так.
— Тогда рисуй меня скорее, — обрадовалась Дуся, — рисуй, пока летнее солнце ещё освещает меня во всей моей яркой красе, а то скоро, кажется, начнётся серая сырая осень, когда я стану серой и сырой, потому что польют холодные дожди и солнце охладеет к нам надолго, и я размокну, поблекну и погрязну в грязи, и вся моя глубина и неповторимость запрячутся так глубоко, что никто уже оттуда не сможет их достать…
— Вот и я говорю, — подумал Валя Каретников, — сейчас самое время поймать твои подробные черты, все твои трещинки и царапинки, а также вместе с тобой запечатлеть и твоего цветущего сыночка, который не вечно ведь будет с мамочкою жить, а пойдёт когда-нибудь по жизни собственной дорогой: сынок уйдёт, заживёт своей жизнью, а портрет его вместе с матушкой родимой останется на свете и это ваше близкое родство собою отразит…
— И тоже увековечит?
— Ещё как! На веки вечные продлит все думы ваши и надежды, и святая ваша простота тогда сольётся с простотою мира, и мир тогда очнётся ото сна и скажет: Боже, да как же мы жили до того, не ведая про это чудо дивное, про табуретку Дусю, чья небесная простота великая тайна есть…
Художник трудился над холстом неистово и самозабвенно, так что сам становился на время настоящей четырёхногой табуреткой… Теперь он знал: чтобы узреть чудеса, не надо никуда ехать и мчаться, ни в какие далёкие страны и веси, любые чудеса можно отыскать рядом с собой, надо только научиться видеть, видеть сердцем и душой, и удивляться: видеть то, чего никто не замечает, и радоваться тому, что ты заметил, разглядел что-то очень маленькое и диковинное, чего раньше не замечал…
Тут набежали коварные, грозные тучи, засверкали молнии, загремели громы и хлынул проливной дождь, что тут же заслонил, размыл собою не только неоглядные дали, но и табуретки нашей, Дуси, милый облик…
