Естествослов-II. 18. Яблоко
18. Яблоко
Жила-была себе заскорузлая деревянная табуретка, послужившая однажды художнику основанием для натюрморта, состоящего из хлеба краюхи, чаши с божественно чистой водой, бурого камня не больших-не маленьких размеров, допотопного будильника, толстенного тома «Симплициссимуса» и роскошно духовитого яблока.
Художник в рабочих штанах сидел на табуретке в саду, где из земли произрастали чудесные деревья, неподалёку от своего маленького домика. А в домике была печь, в печи горел огонь, дым через трубу вылетал в небо, где светило солнце, плавало облако, свистела птица и порхала бабочка. Где-то по просёлочной дороге прогрохотала машина, в которой сидел неведомый художнику человек. А в лесу хоронился неведомый зверь.
Неведомый художник закончил свой натюрморт, взял в свою правую руку роскошно духовитое яблоко и пожрал его.
30.10.96 (00-25)
Естествослов-II. 19. Штаны
Жила-была себе заскорузлая деревянная табуретка, стояла себе на перепутье трёх дорог под моросящим в преддверии Всемирного Потопа дождём, что застал бы проходящего мимо охотника врасплох, если бы его ушастая собака по кличке Огонь не обладала удивительным чутьём, позволявшим ей брать след искомого зверя и в более пагубных погодных обстоятельствах.
Деревянная табуретка прозябала себе во чистом поле на перепутье трёх дорог, но ведать не могла, что где-то на горизонте, а то и ближе, начинались затейливые рощицы и лески, меж коими уютно разместился дачный посёлок работников искусств, одним из которых и был известный нам художник Валя К., что недавно иссякшим летом, надев рабочие штаны, писал в своём дачном саду натюрморт, скрупулёзно составленный им из хлеба краюхи, чаши с божественно чистой водой, бурого камня не больших-не маленьких размеров, допотопного будильника, толстенного тома «Симплициссимуса» и роскошно духовитого яблока. Позднее художник хлеб и яблоко пожрал, воду выпил, камень забросил в угол сада, будильник поставил на допотопный комод, том «Симплициссимуса» начал читать — и читает его до сих пор. А заляпанные краской штаны выбросил на помойку.
«Охваченный» Огнём охотник поднял воротник своего балахона и устремился к ближайшему леску…
30.10.96 (18-38)
Естествослов-II. 20. Огонь
Жила-была себе заскорузлая деревянная табуретка, которую охотник Митрич выдернул из унылой земли и забрал с собою в лесок, чтобы там запалить костерок, не утруждая себя изысканием столь же дряхлых, рассохшихся дров. А запалив, бросил в жертвенный огонь и чахлое тело усопшего волка, что бежал за зайцем, бежал, но так и не догнал, а надорвался и усоп. А усопнув, сгорел на жертвенном огне и вознёсся к Богу. А вознесшись, превратился в инфернального Огненного Волка, которому больше неведомы были земные страданья и страсти.
А бедная, славная наша табуретка, она сгорела быстро и легко, ведь она ничего не ждала, ни о чём не жалела и — своё отстояла давно. А сгорев, упорхнула в новую, неведомую ей уже жизнь, вездесущую, всё ж таки, жизнь.
Прощай, родная табуретка, ты всё исполнила дотла! Была древесною ты веткой, а нынче — пепел и зола.
31.10.96 (16-16)
Естествослов-II. 21.Бабочка
Жила-была себе заскорузлая деревянная табуретка, пока не сгорела в огне, что запалил охотник Митрич на маленькой опушке милого леска.
Конечно, Митрич был в тоске и скуке, каковые хищно настигали его в сырые непогоды, когда в охотничьем его носу начинал заводиться препротивный насморк и в пояснице воцарялось зауныное нытьё.
Поэтому и запалил наш Митрич костерок — хотел тем самым взбодрить в себе былую охотничью резвость и раж. Да и неугомонный пёс его Огонь не позволял ему раскиснуть, прыгал вокруг и носился — звал в затаённые дебри, где прячется коварный ловкий зверь. Посидев на корточках у костерка и дождавшись его естественного увядания, охотник Митрич разогнул свою устало скрипящую спину и последовал за псом в лесные дали.
А как же наша четырёхногая героиня — неужели сгорела совсем, без каких бы то ни было последствий, хоть как-то обнадёживающих наши с вами, дорогой читатель, сиротливые сердца?
Так вот, случилось следующее. Пьяной осенней бабочкой выпорхнула из охваченной огнём табуретки её весёлая древесная душа и приладилась было присесть на голую ветку ближайшей берёзы, как пронырливый ветер ловко занырнул на лесную опушку, где угасал неброско жертвенный костёр, и тут же устремился в тёмно-серую, уныло моросящую высь, а попутно, между делом подхватил с собою невесомую, нежную, хрупкую, но невероятно ярко и причудливо расцвеченную бабочку и унёс неизвестно куда...
31.10.96 (21-28)
бабочка
